«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

мне юнкера Р., когда проспится“. Когда утром оба юнкера в волнении и страхе предстали перед Левуцким, капитан обратился к Р.: „Ну-с, батенька, видно, вы не совсем плохой человек, если из-за вас юнкер К. рискнул своей судьбой накануне выпуска. Губить вас не хочу. Ступайте в роту!“. И не доложил по начальству»[267].

Правда бывали и послабления: «Только раз в году – в день училищного праздника – начальство закрывало глаза на все наши прегрешения. За неделю или за две, освобожденные от всех нарядов и учений, несколько юнкеров-любителей разделывали мрачную столовую под танцевальный зал: рисовали плафоны, клеили лампионы, вязали гирлянды, устраивали гостиную, „уголки“ и т. д. Днем бывал парад и торжественный обед – с пирожными и полбутылкой вина. Между юнкерскими столами располагался длинный стол для начальства и приглашенных – однокашников, киевлян. Там вспоминали прошлое, произносили горячие речи, тосты, которые горячо принимались юнкерами. Сам грозный командующий, генерал Драгомиров, был однажды на празднике, в год освящения пожалованного училищу знамени (1898). Рассказывают, как за обедом М. И., к смущению училищного начальства, захватил с центрального стола бутылок – сколько мог – и отнес их первому взводу 1-й роты. „Мне врачи запретили пить. Выпейте за меня…“. А вечером, возвращаясь домой, у самого дворца увидел отпущенного в город, „пообедавшего“ юнкера, мирно спящего на тумбе… М. И. доставил его на своей пролетке в училище и, сдавая дежурному горнисту, сказал: „Ты меня знаешь? Осторожно доведи господина юнкера в роту. Да не говори дежурному офицеру… Понял? Веди!“. Вечером – бал. В этот день, кроме „винного духа“, допускался и лакированный пояс, и диагональные штаны в обтяжку, и „кованые галуны“. Нельзя же было, в самом деле, ударить лицом в грязь перед каким-нибудь залетным юнкером Елисаветградского кавалерийского училища, который своими умопомрачительными рейтузами привлекал внимание дам и возбуждал черную зависть в сердцах пехотных кавалеров… Танцевали до упаду, веселились до рассвета, пропадали без всяких формальностей на всю ночь, привозя и увозя своих белокурых и чернобровых знакомых. И юнкерские казематы могли бы порассказать о многом… Несколько дней потом юнкера жили воспоминаниями о празднике»[268].

По сведениям генерал-майора Б.В. Геруа, школу пьянства будущие офицеры начинали проходить еще до службы в полку. «Перед так называемыми „корпусными маневрами“, незадолго до производства в офицеры, пригонявшегося в мое время к первой половине августа, прикомандировывались к полкам и пехотинцы старшего класса. Было принято, чтобы выпускные пажи в течение лета представились офицерскому обществу своих будущих гвардейских полков. Представление это происходило за ранним лагерным обедом и сопровождалось ритуалом неумеренных винных возлияний. В предвидении этого, таким пажам разрешалось вернуться обратно на другое утро, – проспавшись. Обычай этот был жестоким и являлся пережитком давних времен, когда винный разгул входил обязательным слагаемым в область военного молодечества и крепость офицера к спиртным напиткам составляла одну из статей суждения о нем. Лично я, до представления в полк, в свои тогдашние 19 лет не пил водки, с которой начиналась эта церемония. Но отказываться было нельзя. Первые рюмки глотались не без усилия, как лекарство. Однако привычка появлялась скоро!»[269].

В самой низшей точки престижа находились забегаловки при вокзалах. «Железнодорожные буфеты занимали низшую ступень в списке разрешенных для посещения злачных мест, однако кормили там очень неплохо. Я несколько раз обедал в буфете Николаевского вокзала перед поездкой в Санкт-Петербург; моя семья жила в Петербурге, и на выходные я ездил повидаться с родными. Расстояние в 640 км между Москвой и Санкт-Петербургом ночной курьерский поезд покрывал за десять часов; в то время это казалось невероятно быстро. Однажды официант в станционном буфете, посчитавший, что раз я гусар, то наверняка буду пить водку, спросил, принести мне маленький или большой графин. В то время я не увлекался выпивкой, а в данном случае вообще не собирался выпивать. Я не мог посрамить честь полка. „Большой“, – ответил я, про себя решив, что заказать – не значит пить. Официант мгновенно выполнил заказ, и я не успел оглянуться, как он налил мне из графина целый стакан водки. Я выпил, и официант тут же налил опять. Что оставалось делать? Я пил стакан за стаканом, изображая бывалого гусара. В результате я так напился, что с трудом сел в поезд и мучился всю дорогу до Санкт-Петербурга. А все из-за официанта, который считал, что все гусары любят выпить»[270].

Юные офицеры часто считали пьянство доблестью: «Молодые корнеты, особенно в первые несколько месяцев, ужасно боялись сделать что-то не так и тем самым уронить престиж полка, как они его понимали. Как-то вечером я остался дома и уже собирался лечь спать, когда ко мне буквально ворвался корнет Поляков и, выставив на стол несколько бутылок вина, возбужденно прокричал: „Я только что купил чудесную собаку с выдающейся родословной! Потрясающая удача. Давай отметим покупку. Поедем в „Яр”. Я приглашаю“. Мы отлично поужинали и примерно в час ночи решили возвращаться домой. И тут Поляков, ощупав карманы, заявил: „Знаешь, а я забыл бумажник“. Хорошенькое дело: счет на каких-то тридцать пять рублей, а два гусара не могут его оплатить. Что было делать? Мы пошли в кабинет, пригласили цыган, заказали море шампанского и, когда счет превысил несколько сотен рублей, очень довольные подписали его. С легким сердцем мы отправились домой, считая, что не посрамили честь полка. Выглядеть и поступать как гусары из песен времен войны 1812 г. – вот к чему я стремился в те дни. Эти гусары из песен и стихов днем размахивали саблями, а ночи напролет пили вино, сидя вокруг костров. Такой была романтическая жизнь в моем понимании»[271].

Помимо офицерских собраний в местах постоянной дисклокации военных частей, были и офицерские собраниях и там, куда военные ездили на учения. Так, штабс-капитан Ю.В. Макаров оставил описание офицерского собрания Семеновского полка при военных лагерях в Красном Селе: «Лагерное собрание было выстроено за несколько лет до моего выхода в полк на средства офицеров, причем строил его безвозмездно архитектор Пронин, брат двух офицеров полка А.С. и Б.С. Прониных. И извне, и внутри оно было очень красиво, поместительно и производило отличное впечатление. По общим отзывам, оно было лучшее из всех летних собраний всего гвардейского корпуса. Я затрудняюсь сказать, в каком оно было стиле, но так часто строились большие богатые дачи или загородные клубы. Дом был деревянный на высоком каменном фундаменте, двухэтажный, с вышкой в виде башни, с площадки которой открывался дивный вид на Красное, на лагери и на все окрестности, радиусом верст на тридцать. На